Текст Быкова, как всегда, остроумный и ловкий, иллюстрирует ежедневное нарастание хорошо узнаваемой бессмыслицы. Этот текст сам по себе театр, игра по мотивам нынешней реальности (которая сама есть еще больший театр, со всем разнообразием жанров, от фарса до абсурда). Пьеса Быкова — вещь для ­чтения либо для любительского драмкружка, где могут ее исполнить без еще одной (явно излишней) игры — актерской. Однако режиссер Иосиф Райхельгауз ставит ее традиционно, ищет человеческую историю. Герой Альберта Филозова страдает — за себя, за семью, за некстати возникшую «зверушку»; на ум приходит Муромский из «Дела» Сухово-Кобылина — детская растерянность старика перед государственной машиной, «облым и озорным» чудищем, которое бесцеремонно вваливается в его жизнь. Однако жанр анекдота не предполагает «системы переживания» и разваливается от перегрузки. Здесь неоткуда взяться ­действию и характерам, ведь персонажи — это ходячие клише. Чтобы оправдать их, режиссер вместе с художником Алексеем Трегубовым пытаются изобразить на сцене «сюр», искривление нормальной жизни. В тучные годы персонажи появляются в костюмах с гротескными толщинками, выезжает на одноколесном велосипеде заикающийся «н-н-н-на-но-налоговый инспектор», наконец, появляется лично тандем: обе головы загримированы сверхузнаваемо и вставлены в один пиджак, как сиамские близнецы. Выморочность эпохи сырьевого благополучия во втором действии показана наглядно — предметы натурально тают, оставляя лужицы черной жижи. Почти падает люстра, разъезжаются стулья — национальную идею в эпоху кризиса не на что содержать. Медведя убивают, и над сценой воспаряет его душа. Гигантское двухголовое надувное нечто растет над зрительным залом; смотришь и думаешь — а ну как лопнет.